![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
roar22Нгама Цобу – чуть моложе, она мать-смотрительница селения Кваза на севере Гвинеи. И абсолютно такая же печаль накрывает душным плащом ее душу, стоит упасть на землю первым брызгам очередного сезона муссонов.
Они познакомились на Московской олимпиаде.
Нгама, молодая рослая бегунья, участвовала в соревнованиях, борясь за место в десятке. На нее с надеждой смотрела Западная Африка, и она старалась как могла, но не вышло. И после предварительных забегов все, что оставалось, – дождаться самолета на родину. Но задерживал Секубо Коно, атлет, на которого никто не ставил, но он прорвался на следующий этап, и теперь три спортсмена и пять чиновников от правительства терпеливо ждали, когда их товарищ сойдет с дистанции, а пока ходили в несуразные зачуханные кафе, вечером встречались с советскими студентами, – они верили, что это студенты, – рано ложились спать и откровенно скучали, наивно полагая, что Москва – это и есть Европа.
Две молодые женщины столкнулись на одной из таких встреч: первая под видом возрастной студентки, вторая под своим именем. Сидели рядом. Африканка заговорила сначала по-английски, потом перешла на привычный французский. Ни одного из этих говоров Тамара не знала. И в шутку сказала несколько фраз по-немецки. Ее отец, немецкий ссыльный Вильгельм Штрак, иногда разговаривал с женой на родном языке, девочка могла произнести пару-тройку предложений, но и только. А тут пришлось к слову: негритянка спросила, хочет ли она воды, придвигая к ней бутылку кока-колы, слово "вота" представительница Тамбова поняла и ответила игриво "данке".
Разговор не завязался. Но было нечто мягкое, тихое, – оно вошло в сердце и там мирно устроилось. От черной девушки шел такой заряд спокойствия, уверенности и доброты, что русская девушка не устояла.
Нет, ничто не обещало обернуться бурей запрещенных чувств. Просто они вышли, как бы нечаянно, вместе. Тамара сказала своим, чтобы ее не ждали, хотя добираться до гостиницы было не близко. Автобус ушел, и они двинулись куда глаза глядят, смеясь и смотря друг на друга. За руки взялись только на Красной площади. К этому как бы обязывал торжественный момент пребывания в центре мира.
На них оглядывались, пара казалась странной, но не из-за разности в цвете кожи, а из-за света, который они излучали. Высокую грудь Нгамы украшал пластмассовый флажок ее страны, на таком же высоком, но более широком бюсте Тамары Васильевны мерно колыхался бейджик с ее фамилией. Еще не было такого слова – бейджик, но это не мешало ему биться при ходьбе в ритме сердечного гонга.
У гостиницы "Россия" надо было расстаться, они постояли рядом с вертящимися дверями. Охрана подозрительно оглядела русскую женщину, но у той на груди официальный документик – и к ним никто не подошел.
И тут хлынул ливень.
Мощный, явленный двумя потоками: один падал сверху, второй поднимался ему навстречу в виде мелкого пара и запаха пыли и тополей. Надо было куда-то спасаться. И они вбежали внутрь. Охрана посторонилась. Они посидели в холле, африканка угостила гостью кока-колой из буфета, отдав на раздаче какие-то талончики. А потом само так получилось – они встали и пошли к лифту.
Никто не поинтересовался, где она провела ночь. Коллеги решили, что, скорее всего, у нее свои дела в органах, вопросы в таких случаях не задают.
А о второй встрече они не договорились. Не было между ними слов общения. Одни тела, одни тела, переплетенные руки, жаркие простыни, занавески бьются на окнах, вспыхивая отсветом близких молний. Дождь безумствовал до утра.
Прошли годы, все забыто, прожито и пережито тысячами снов и эхом сморщенной памяти. Теперь она заседает в Думе, к ней прислушиваются. Надо выступить перед народом, сказать что-нибудь на тему женщин, потому что именно на этой теме она и сидит: как себя вести в дни международного футбольного столпотворения, чего опасаться, чтобы не было потом мучительно больно за будущих, блин, детишек. "Хорошо, если еще одной расы, а если другой расы, то вовсе".
На самом деле хочется закричать, выдохнуть на весь мир: подруги, встретите свое африканское счастье – не вздумайте убегать, бросайтесь в черный омут, бросайтесь!
Но нет, не получается выдоха. И только тяжелые капли муссона не спеша скользят по стеклу московского окна. Да над Гвинеей уже тридцать восьмой год грохочет неслышимая на севере гроза и воет ветер цвета той кока-колы.
